Дженнифер Блейк - Обнимай и властвуй [Черное кружево]
Высокий, с военной выправкой, О'Райли был облачен в белый атласный мундир строгого покроя, расшитый широкими золотыми галунами. Его грудь, украшенную блестящими орденами, наискось пересекала красная лента — знак занимаемой им высокой должности. Лицо выражало твердость, нос казался очень длинным, а губы — плотно сжатыми. Впрочем, люди, стоявшие поблизости, обратили внимание, что взгляд его голубых глаз был не таким уж холодным. О'Райли заметно прихрамывал и поэтому не мог ходить слишком быстро.
Едва он опустился в кресло, как офицеры с жезлами неподвижно замерли по обеим сторонам от генерал-губернатора, а почетный караул выстроился позади. Сразу после этого в зал устремился целый поток офицеров в алых мундирах, собиравшихся в одной стороне, в то время как французы оставались в другой.
Гимн смолк, и в зале воцарилась тишина. Слышался лишь шорох одежды, люди поворачивались друг к другу, однако никто не смел нарушить молчания. Хозяйка дома застыла, сцепив пальцы рук, пытаясь поймать взгляд мужа.
Наконец О'Райли что-то тихо приказал одному из своих людей, а тот быстро передал это музыкантам. Кивнув в знак согласия, они дружно заиграли гимн Франции.
Напряженность в зале сразу исчезла, люди заулыбались, послышались облегченные вздохи и непринужденный рокот. Они стали свидетелями благородного жеста. Этот О'Райли, наверное, был обходительным человеком.
Среди офицеров в зале Фелиситэ узнала полковника Моргана Мак-Кормака. Его трудно было не заметить, потому что он превосходил ростом даже своего генерала. С холодным выражением лица он стоял, прислонившись к стене широкими плечами, внешне расслабившись и в то же время сохраняя внимание. Пристальный взгляд зеленых глаз неторопливо скользил по толпе. Фелиситэ посмотрела в сторону и заметила Валькура, наблюдавшего за О'Райли скривив губы. Потом она вновь быстро подняла глаза на полковника. Теперь он смотрел прямо на нее, как будто пронзая взглядом ее напудренную прическу и стараясь увидеть золотистые волосы, чтобы окончательно убедиться в том, что он не ошибся. Темно-карие и светлозеленые глаза наконец встретились. Фелиситэ первой отвела взгляд, ее щеки густо покраснели под слоем румян.
Французский гимн смолк. О'Райли, подав знак распорядителю, чтобы тот начинал танцы, извинился:
— Я прошу прощения за то, что сам не могу открыть праздник, — сказал он, не напрягая голоса, который тем не менее услышали все, кто находился в зале, и указал на хромую ногу, — из-за моего увечья мне приходится оставаться на месте как неприятное напоминание. Поэтому я бы предпочел немного опоздать, чтобы затеряться в толпе. Прошу вас, поменьше церемоний, веселитесь в свое удовольствие.
Фелиситэ показалось, что О'Райли, закончив говорить, многозначительно посмотрел на своих офицеров. Шеренга алых мундиров зашевелилась, и офицеры один за другим начали пересекать зал, разделявший две группы людей. При этом лица одних выражали страстное желание, других — смущение и принужденность, а третьих — угрюмую решимость. Однако никто из них не остался на месте.
Напряжение в зале постепенно сделалось ощутимым почти физически. Оркестр заиграл менуэт. Молоденькие француженки, которых испанские офицеры с поклонами приглашали на танец, бросали в сторону матерей отчаянные взгляды. Кое-кто из родительниц после некоторого раздумья кивал в знак согласия, в то время как другие, отвернувшись, влекли дочерей подальше от искушения. Но остальные сохранили достаточно присутствия духа, чтобы вспомнить о прежних обещаниях. Однако при этом они властно смотрели на старших сыновей или племянников, приказывая им выручить их девочек. Постепенно зал заполнили танцующие пары, впрочем, красные мундиры среди них попадались не так уж часто.
К Фелиситэ подошел усатый офицер с живыми черными глазами. Девушка подумала, что он, наверное, тоже пел ночные серенады под ее балконом. Однако сказать это со всей определенностью она не могла, так как видела поющих только мельком, сквозь щели в ставнях.
Фелиситэ не пришлось извиняться за отказ или оскорблять испанца. Валькур быстро взял ее за руку и увел сестру прямо из-под носа огорченного офицера.
Поклонившись друг другу, они чинно двигались в грациозном менуэте с выражением вежливой скуки на лицах, предписываемой правилами этикета. Кружевной подол юбки Фелиситэ подметал грубо оструганные доски пола. Краем глаза она заметила, как к музыкантам подошел один из приближенных О'Райли. Едва смолкли звуки менуэта, как оркестр заиграл чинную паванну — танец испанского двора.
За первым туром паванны последовал второй. Фелиситэ и Валькур подошли к мсье Лафаргу, стоявшему возле стола с напитками, где лакей в ливрее наливал пунш всем желающим.
— Девочка моя, от вас с Валькуром просто глаз не оторвешь, — сказал старик, поднимая бокал, — здесь вряд ли найдется пара красивее, чем вы.
— О, мы не заслужили таких комплиментов, — ответил Валькур, небрежно отмахнувшись, — ведь нам пришлось соревноваться лишь с испанцами в неуклюжих ботфортах. — С этими словами он достал из кармана камзола табакерку в форме гроба с эмалевым изображением черепа и скрещенных костей на крышке. Точным движением Валькур откинул крышку, взял шепотку табаку и поднес к ноздрям. Потом, глубоко вдохнув, отложил табакерку в сторону, достал белоснежный надушенный носовой платок, отороченный кружевами, и только после этого тихонько чихнул.
В этот момент к отцу Фелиситэ подошел Брод — чиновник, в ведении которого находилась типография, где печатались казенные бумаги. Он завел с ним негромкий разговор, а потом увлек мсье Лафарга в сторону. Вскоре отец кивком подозвал Валькура. Фелиситэ сразу охватила тревога. Все знали, что Брод принимал участие в заговоре. Это он печатал листки оскорбительного содержания, которые попадались на каждом углу, а также плакаты, разъяснявшие цели мятежников. Кроме того, за год до октябрьских событий 1768 года из-под его пера вышел «Декрет Совета», а потом — меморандум «Памяти жертв октября 1768 года в Луизиане». В обоих этих документах в открытую говорилось о страданиях жителей и о мерах, которые собирались предпринять заговорщики, чтобы исправить положение. Если Броду понадобилось поговорить с отцом, речь наверняка шла о каких-нибудь тайных делах.
— Мадемуазель, вот мы и снова встретились.
Обернувшись, Фелиситэ увидела перед собой полковника Моргана Мак-Кормака. Задумавшись о делах отца, она перестала следить за тем, что происходит в зале, и офицер захватил ее врасплох. Насмешливый взгляд зеленых глаз говорил о том, что он догадывается о противоречивых чувствах, которые испытывает девушка, и о том, что ей хочется держаться подальше от испанских военных. При таких обстоятельствах правилами хорошего тона вполне можно было пренебречь.
